Знаменитая Ева Даласкина

Ева Даласкина — литературный мистичекий герой, который получился в следствие ошибки участника «Тотального диктанта» в 2015 году. Кто-то из диктующих произнес: «Сейчас мы напишем текст Е. Водолазкина», а кто-то из пишущих перенес имя автора на бумагу именно так.

Председатель экспертной комиссии, член Орфографической комиссии РАН Светлана Друговейко-Должанская выложила на своем профиле в Facebook произведение этого «вымышленного» автора. Текст собран из ошибок участников Тотального диктанта" этого года («Укованные решеткой», «Порнолыжные трассы» и «Из глубин Кибуряты» — предыдущие бестселлеры Евы Даласкиной).

Остров Заточенный Карандаш

[…Бах спускался с крыльца школы и оказывался на площади, у подножия величественной кирхи с просторным молельным залом в кружеве стрельчатых окон и громадной колокольней, напоминающей остро заточенный карандаш.] …Бах!.. Я спускался с креста школы и оказывался на лошади у подножия могущественной кильки с прискорбным малиновым салом в кружеве стрейчевых окон и игроманной колокольней, напоминающей остров Заточенный Карандаш.

[Шёл мимо аккуратных деревянных домиков с небесно-синими, ягодно-красными и кукурузно-жёлтыми наличниками; мимо струганых заборов; мимо перевёрнутых в ожидании паводка лодок; мимо палисадников с рябиновыми кустами.] Шёл мимо окуренных деревянных домиков с неуместно синими, годно красными и грустно жёлтыми наличками, мимо надписей на заборах, мило перевёрнутых в ожидании Павлика лохов, мимо пылерассадников с любимыми устами.

[Шёл так стремительно, громко хрустя валенками по снегу или хлюпая башмаками по весенней грязи, что можно было подумать, будто у него десяток безотлагательных дел, которые непременно следует уладить сегодня…] Шёл так стремительно, громко, грустя валиками по снегу и шлюпая башмаками по весеннему празднику, что можно было придумать, будто у него десяток безосновательных дев, которых неприметно следует отвадить сегодня…

[Встречные, замечая семенящую фигурку учителя, иногда окликали его и заговаривали о школьных успехах своих отпрысков.] «Встреченный!» – замечали осеменяющую фигурку учителя, иногда отвлекали его и заговаривались о школьных успехах своих отбросков.

[Однако тот, запыхавшийся от быстрой ходьбы, отвечал неохотно, короткими фразами: времени было в обрез.] Однако кот, задыхавшийся от быстрой судьбы, отвечал неохотно короткими фразами: «Времени было – отрез».

[В подтверждение доставал из кармана часы, бросал на них сокрушённый взгляд и, качая головой, бежал дальше.] Подтверждением доставал из Крыма на часы, бросал в них сокрушительный взгляд и качал головой без жал дальше. [Куда он бежал, Бах и сам не смог бы объяснить.] «Куда убежал?!» – Бог и сам не смог бы объяснить.

[Надо сказать, была ещё одна причина его торопливости: беседуя с людьми, Якоб Иванович заикался.] Надо сказать! Была ещё одна причина его торопливости: беседуя с детьми, якобы Иваныч заикался, а я – нет!

[Его тренированный язык, мерно и безотказно работавший во время уроков и без единой запинки произносивший многосоставные слова литературного немецкого, легко выдавал такие сложноподчинённые коленца, что иной ученик и начало забудет, пока до конца дослушает.] Его тонированный язык, нервно и безопасно работавший во время уроков и без единой записки произносивший многодоставные слова нелитературного ненецкого, легко выдавал такие слонопочинённые комменсы, что виной ученик: и мочало забудет, пока до конца дослушает.

[Тот же самый язык вдруг начинал отказывать хозяину, когда Бах переходил на диалект в разговорах с односельчанами.] Тот же самый язык вдруг начинал указывать хозяину, когда Бах переходил на «де Олег» в разговорах с односетчанами.

[Читать наизусть отрывки из «Фауста», к примеру, язык желал; сказать же соседке: «А балбес-то ваш нынче опять шалопайничал!» ‒ не желал никак, прилипал к нёбу и мешался меж зубов, как чересчур большая и плохо проваренная клёцка.] Читая на язусть обрывки из «Пауз» (к примеру!), язык жевал; но сказал же соседке: «Оболдеста наш опять шелупал мячом, не желал никак, прилипал к нёбу и мышался меж зубов, как Черезчюр ‒ большая и плохо переваренная селедка».

[Баху казалось, что с годами заикание усиливается, но проверить это было затруднительно: беседовал с людьми он всё реже и реже…] Я бы сказал, что с годами зашкаливание иссиливается, но поверить в это было унизительно: без Седова с людьми он всё резже, и резже, и резже…

[Так текла жизнь, в которой было всё, кроме самой жизни, ‒ спокойная, полная грошовых радостей и мизерных тревог, некоторым образом даже счастливая.] Таки текла жизнь, в которой было всё, кроме самой жизни с покойниками, полной граненых гадостей и низменных грибов, некоторым способом даже счастливой.